ЗАКЛЮЧЕНИЕ Следственного Отдела КГБ при Совете Министров СССР Из архива ФСБ РФ. КопияТом 10. Л. д. 236-238ЗАКЛЮЧЕНИЕГород Москва 26 января 1961 года.Ст. следователь Следственного Отдела КГБ при Совете Министров СССР капитан ЛУНЕВ, рассмотрев материалы архивно-следственного

ТРУДЫ П. А. РУМЯНЦЕВА О ВОЕННОМ ИСКУССТВЕ

Глава 5. Гений Кутузова: Доступность Бездны Перечеканиваю монеты Диоген из Синопы Есть особое томительное состояние в канун большой работы, либо в осознании ее величины, ответственности, предельности полагаемого усилия, либо в особом предвкушении

Глава 9. Гений Кутузова: Огонь и тьма Бородино… Cамое загадочное сражение Великорусской историиЯ беру Бородино, потому что как явление, повелительно внешнее к пристрастной разноголосице, оно состоялось, его не надо предполагать, и в том, что случилось, тоже не надо

Глава 16. Гений Кутузова: Далёче, Выше… Выступая перед слушателями Академии Генерального Штаба Советской Армии в 1944 году, И. В. Сталин говорил «Конечно, как полководец Кутузов стоит на 2 головы выше Барклая-де-Толли» – мнение это относили к области политики и пропаганды. Не

Из выступления в Государственном Совете о правах детей и об усыновлении Захотите ли вы, чтобы отец имел право выгнать из дому свою пятнадцатилетнюю дочь? Или отец, получающий шестьдесят тысяч франков годового дохода, имел бы, значит, право cказать своему сыну: ты здоров и

Совет в Филях и сдача Москвы Узнав о потерях, Кутузов не стал возобновлять на следующий день сражения. Даже в случае успеха и наступления его армии положение русских оставалось шатким. Они не располагали на участке от Москвы до Смоленска никакими запасами (все склады

Историки о роли М. И. Кутузова в войне Генерал-фельдмаршал, светлейший князь Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов-Смоленский – выдающийся полководец, стратег и тактик, талантливый дипломат, организатор нового вида войны – конно-партизанской. Роль его в победе над

Когда Наполеону доложили об отходе русской армии, то это сообщение не побудило его к энергичным действиям. Император был в состояние апатии. К тому же наступательные возможности "Великой армии" были сильно подорваны: лучшие части французской пехоты, которые входили в корпуса Даву, Нея и Жюно, понесли большие потери у Семёновских флешей. Особенно тяжёлые потери понесла французская кавалерия. Только 31 августа Наполеон решил сообщить Европе о новой "блистательной победе" (для этого выпустили восемнадцатый бюллетень). Он преувеличит масштаб своего "успеха", заявит, что русские имели численное превосходство - 170 тыс. человек (позднее заявит, что он с 80 тыс. армией атаковал "русских, состоявших в 250 000, вооружённых до зубов и разбил их..."). Для того, чтобы доказать свой успех Наполеону надо было вступить в Москву. Ней предлагал отойти к Смоленску, пополнить армию, укрепить коммуникации. Отказался Наполеон и от предложения Мюрата немедленно возобновить битву.

Обмануть европейскую общественность было легче, чем армию. "Великая армия" восприняла Бородинский бой скорее как поражение, упадок духа солдат и офицеров отметили многие из окружения Наполеона. Победить русскую армию в генеральном сражении не удалось, она отошла в полном порядке, и это грозило новыми битвами в ближайшем будущем, потери были ужасные.

Кутузов также не имел возможности немедленно перейти в наступление, армия была обескровлена. Он решил отойти к Москве и получив подкрепления, дать новое сражение неприятелю. Прибыв в Можайск, Кутузов не обнаружил там ни подкреплений, ни боеприпасов, ни подвод, лошадей, шанцевого инструмента, которые он запрашивал у военного губернатора Москвы Ростопчина. Кутузов написал губернатору письмо, где выразил крайнее удивление по этому поводу и напомнил, что речь идёт "о спасении Москвы".

27-28 августа (8-9 сентября) 1812 года Платов вел арьергардный бой. Он не смог удержаться западнее Можайска и к концу дня стал отходить под напором кавалерии Мюрата. Он закрепился у деревни Моденова и Кутузов был вынужден усилить арьергард двумя бригадами пехоты из 7-й и 24-й дивизий, тремя егерскими полками, остальной частью 1-го кавалерийского корпуса, 2-м кавалерийским корпусом и артиллерийской ротой. Кутузов, недовольный действиями Платова, поменял его на Милорадовича, который к этому моменту был командующим 2-й армии вместо выбывшего Багратиона.

28 августа (9 сентября) Кутузов объявил благодарность всем войскам, которые участвовали в Бородинском сражении. В приказе по армии говорилось о любви к отечеству, свойственной русским воинам храбрости и выражалась уверенность, что "нанеся ужаснейшее поражение врагу нашему, мы дадим ему с помощью божией конечный удар. Для сего войска наши идут навстречу свежим войскам, пылающим тем же рвением сразиться с неприятелем". 28-29 августа Кутузов распределил ратников ополчения между войсками 1-й и 2-й армий. Д. И. Лобанову-Ростовскому, который с началом Отечественной войны 1812 г. был назначен воинским начальником на территории от Ярославля до Воронежа, главнокомандующий отдал приказ направить к Москве все имеющиеся в его распоряжении резервы. А. А. Клейнмихель должен был привести три полка, которые формировались в Москве. Кроме того, Кутузов отправил приказ генерал-майору Ушакову в Калугу о немедленной отправке в Москву 8 батальонов пехоты и 12 эскадронов конницы.

29 августа Кутузов сообщил императору Александру, что сражение выиграно, но "чрезвычайные потери" и ранения "самых нужных генералов", вынуждают его отступить по Московской дороге. Главнокомандующий уведомил государя, что вынужден отступать и далее, так как не получил подкреплений. Кутузов рассчитывал увеличить армию на 40-45 тыс. штыков и сабель. Однако он не знал, что император, не уведомив его, запретил Лобанову-Ростовскому и Клейнмихелю передавать в его распоряжение резервы до особого приказа. Император ещё до начала Бородинского сражения приказал Лобанову-Ростовскому направить формируемые в Тамбове и Воронеже полки к Воронежу, а Клейнмихелю - в Ростов, Петров, Переяславль-Залесский и Суздаль. Кроме того, войска отправленные из Петербурга двинули в Псков и Тверь, а не в Москву. Это говорит о том, что Александр I больше заботился о судьбе Петербурга, а не Москвы. Его приказы объективно вели к срыву обороны древней столицы Русского государства. Кутузов не знал об этих распоряжениях и строил свои планы в расчёте на прибытие резервных войск.

28 августа главные силы русской армии сделали переход от деревни Землино к селению Крутицы. Арьергард с боем отходил за основными силами, русские войска сражались с авангардом Мюрата. Бой длился с рассвета до 5 часов вечера, когда стало известно об успешном отходе армии. К 30 августа армия совершила новый переход и стала на ночлег у Никольского (Большой Вяземы). Арьергард и в этот день отходил с боем. Кутузов отправил за деревню Мамонову (там Беннигсен выбрал позицию для сражения) начальника инженеров 1-й Западной армии Христиана Ивановича Труссона с инструментом для крепостных работ. Кутузов также отправил Ростопчину несколько писем, повторяя прежние просьбы, главнокомандующий требовал немедленно прислать все орудия, которые есть в Московском арсенале, боеприпасы, лопаты и топоры.

В этот же день Кутузову пришел рескрипт Александра от 24 августа, где было сказано, что полки Лобанова-Ростовского не будут присоединены к действующей армии, они будут использованы для подготовки нового рекрутского набора. Император обещал поставку рекрутов по мере их подготовки и московские войска, численность которых якобы была доведена Ростопчиным до 80 тыс. человек. Это был серьёзный удар по планам Кутузова, но он ещё надеялся отстоять город. 31 августа армия получила приказ двигаться к Москве и остановиться, занять позицию в трёх верстах от неё. Кутузов сообщил Милорадовичу, что под Москвой "должно быть сражение, решающее успехи кампании и участь государства".

1 (13) сентября русская армия подошла к Москве и расположилась на позиции выбранной Беннигсеном. Правый фланг позиции упирался в изгиб Москвы-реки у деревни Фили, центр позиции находился впереди села Троицкое, а левый фланг примыкал к Воробьевым горам. Протяженность позиции была около 4 км, а её глубина 2 км. Позицию стали деятельно готовить к предстоящей битве. Но, когда Барклай де Толли и некоторые другие генералы ознакомились с позицией и они её подвергли резкой критике. По их мнению, позиция была крайне неудобной для сражения. Решимость Кутузова дать второе сражение "Великой армии" Наполеона была поколеблена. К тому же были получены известия об обходном маневре противника - значительные французские силы шли к Рузе и Медыни. Прикрывавший это направление отряд Винцингероде силами трех казачьих, одного драгунского и нескольких пехотных полков сдерживал врага у Звенигорода несколько часов, затем был вынужден отступить.

Кутузов не имея возможности отделить от армии значительные силы для выдвижения навстречу совершающим обходной маневр вражеским корпусам, ждал подхода обещанного Московского ополчения (Московской дружины). Однако имевшихся в его распоряжении ополченцев Ростопчин направил в действующую армию ещё до Бородинского сражения, больше людей у него не было, губернатор просто не известил об этом главнокомандующего.

Совет в Филях и оставление Москвы

1 (13) сентября был собран военный совет, который был должен решить судьбу Москвы. В Филях собрались военный министр Барклай де Толли, начальник Главного штаба 1-й Западной армии Ермолов, генерал-квартирмейстер Толь, генералы Беннингсен, Дохтуров, Уваров, Остерман-Толстой, Коновницын, Раевский, Кайсаров. Милорадовича на совещании не было, т. к. он не мог оставить арьергард. Кутузов поднял вопрос о том, стоит ли ожидать врага на позиции и дать ему сражение или отдать Москву без боя. Барклай де Толли ответил, что в позиции, где стоит армия, сражение принять невозможно, поэтому необходимо отступить по дороге на Нижний Новгород, где соединяются южные и северные губернии. Мнение командующего 1-й армией поддержали Остерман-Толстой, Раевский и Толь.

Генерал Беннигсен, который выбрал позицию под Москвой, считал её удобной для сражения и предложил ждать врага и дать ему бой. Его позицию поддержал Дохтуров. Коновницын, Уваров и Ермолов были согласны с мнением Беннигсена дать бой под Москвой, но считали выбранную позицию невыгодной. Они предложили активную стратегию боя - самим идти на врага и атаковать его с ходу.

Фельдмаршал Кутузов (светлейший князь 30 августа (11 сентября) был произведён в генерал-фельдмаршалы) подвел итог совещанию и сказал, что с потерей Москвы не потеряна ещё Россия и его первая обязанность сберечь армию, соединиться с подкреплениями. Он приказал отходить по Рязанской дороге. Кутузов взял всю ответственность за этот шаг на себя. Учитывая стратегическую обстановку и целесообразность, это был тяжёлый, но верный шаг. Каждый новый день вёл к усилению русской армии и к ослаблению сил Наполеона.

Александр не был удовлетворён решением Кутузова, но сам не решился снять его с поста главнокомандующего. Он передал вопрос об оставлении Москвы на рассмотрение Комитета министров. Однако на заседании Комитета министров 10 (22) сентября, где обсуждался рапорт Кутузова, ни у кого из министров не возникло вопроса о смене главнокомандующего. Некоторые генералы также были недовольны действиями Кутузова. Беннигсен отправил Аракчееву письмо, где выразил своё несогласие с решением главнокомандующего. Он стал центром всех интриг против Кутузова. Барклай де Толли считал, что генеральное сражение необходимо было дать раньше - у Царева-Займища и был уверен в победе. А в случае неудачи надо было отводить войска не на Москву, а к Калуге. Выражал своё недовольство и Ермолов. Он обвинял Кутузова в лицемерии, считая, что "князь Кутузов показывал намерение, не доходя Москвы, собственно для спасения её дать ещё сражение... в действительности же он вовсе не помышлял об этом". Мнение Ермолова о двуличии Кутузова популярно в исторической литературе до настоящего времени.

В ночь с 1 на 2 сентября французский авангард был на подступах к Москве. Вслед за ним в 10-15 км шли основные силы французской армии. Русский арьергард на рассвете 2 сентября был в 10 км от старой столицы. Около 9 часов французские войска ударили по войскам Милорадовича и к 12 часам оттеснили его к Поклонной горе. Милорадович занял ту линию, на которой до этого стояли основные силы. В это время русская армия проходила по Москве. Первая колонна шла через Дорогомиловский мост и центр города, вторая - через Замоскворечье и Каменный мост. Затем обе колонны направились на Рязанскую заставу. Вместе с армией уходили горожане (из 270 тыс. населения города осталось не более 10-12 тыс. человек), обозы с ранеными - на пяти тысячах подвод были эвакуированы около 25 тысяч человек (часть тяжелораненых не успели вывезти из города). Кутузов через Ермолова передал Милорадовичу указание всеми средствами удерживать противника до вывоза из Москвы раненых, обозов и артиллерии.

Арьергард с трудом сдерживал неприятеля. Особенно Милорадовича беспокоил тот факт, что отряд Винцингероде не смог удержать войска генерала Богарне и противник вышел к Москве-реке и мог оказаться в городе раньше, чем русский арьергард. Получив приказ Кутузова сдерживать врага, Милорадович отправил к Мюрату парламентера - штаб-ротмистра Акинфова. Он предложил королю Неаполитанского королевства остановить наступление французского авангарда на четыре часа, чтобы дать возможность русским войскам и населению покинуть город. В ином случае, Милорадович обещал вести боевые действия в самом городе, что могло привести к сильным разрушениям и пожару. Мюрат принял условие Милорадовича и остановил наступление. Милорадович сообщил об этом Кутузову и предложил Мюрату продлить перемирие до 7 часов утра 3 сентября. Французы согласились и с этим условием. Видимо, противник не хотел разрушать город, где собирался остановиться на длительное время и вызвать излишнее раздражение у русских в преддверии мира (Наполеон был уверен, что вскоре начнутся переговоры о мире). В результате русская армия смогла спокойно завершить отход.

2 (14) сентября Наполеон прибыл на Поклонную гору и долго смотрел на город через зрительную трубу. Затем он отдал приказ о вступлении войск в город. Французский император остановился у Камер-коллежского вала в ожидании делегации горожан с ключами от Москвы. Однако вскоре ему доложили, что город пуст. Это очень удивило императора. Он отлично помнил встречи (похожие на праздник), которые ему устраивали в Милане, Вене, Берлине, Варшаве и других городах Европы. Гробовое молчание и пустота огромного города были знаком, который предвещал ужасный конец "Великой армии".

Перед Москвою. Ожидание депутации бояр. Наполеон на Поклонной горе. Верещагин (1891—1892).

Французский авангард вступил в город одновременно с русским арьергардом. В это же время из города выходили последние части основных сил русской армии. В этот момент люди услышали несколько артиллерийских выстрелов в городе. Эти выстрелы были сделаны по воротам Кремля по приказу Мюрата - в крепости засела горстка русских патриотов, которые обстреляли французов. Французские артиллеристы пробили ворота, безымянные защитники погибли. К концу дня все городские заставы были заняты неприятелем.

Ростопчин и русское командование не успело вывезти из города огромные запасы оружия, боеприпасов и продовольствия. Смогли эвакуировать только небольшую часть. Успели сжечь до половины всего пороха и взорвать артиллерийские боеприпасы, патроны топили в реке. Подверглись уничтожению и склады с продовольствием и фуражом (барки с хлебом топили). Военного имущества ликвидировали на огромную сумму - 4,8 млн. рублей. Хуже всего было то, что почти все запасы оружия, которые находились в Кремлевском арсенале-цейхгаузе, остались врагу. Французам досталось 156 пушек, около 40 тыс. годных ружей и др. оружие, боеприпасы. Это позволило французской армии пополнить недостаток вооружений и боеприпасов, который они испытывали после Бородинского сражения.

В Европе восприняли известие о вступлении "Великой армии" в Москву, как верный признак поражения Российской империи в войне с наполеоновской Францией. Часть придворных стала ратовать за мир с Наполеоном. В частности, за мир выступал великий князь Константин Павлович.

Так распорядилась судьба, что России, население которой всегда отличалось миролюбием и гостеприимством, на протяжении всего своего существования приходилось много воевать. Были и захватнические войны, но большую часть времени Российское государство отчаянно защищалось от желающих покуситься на ее территорию недружественных стран.

На войне приходится иногда делать сложный выбор, от которого зависит судьба страны. Военный совет в Филях 1812 года - наглядный тому пример.

Отечественная война 1812 года

Ни одно столетие не проходило мирно для России. Каждое несло в себе угрозу тяжелой войны. Так было и в начале XIX века. Амбиции французского императора Наполеона Бонапарта толкнули его на безумный шаг - начать войну с Российской империей, которая одна не оказалась под влиянием Франции, не считая Великобритании. Такая независимая позиция самой могущественной северной страны не устраивала Наполеона, и он планировал нанести в первой же битве поражение русской армии, чтобы потом диктовать свои условия.

Российский император, незаурядный дипломат, прекрасно понимал, что Наполеон попытается навязать его армии решающее сражение, в котором шансы выиграть у России невелики. За год до он сказал, что лучше отступит на Камчатку, чем подпишет в столице мирный договор. «Наша зима и наш климат будут воевать за нас», - так сказал Александр I. Время показало, что его слова оказались пророческими.

Бородинское сражение - позади Москва

Форсировав в июне 1812 года приграничную Великая армия вступила на территорию России. Следуя утвержденному плану, русские войска начали организованное отступление. Все три разрозненные армии всеми силами спешили соединиться. Около Смоленска в начале августа 1-я и 2-я армии успешно выполнили этот маневр. Здесь Наполеон попытался навязать генеральное сражение командующему русскими войсками Барклаю де Толли. Последний, понимая, что обессиленные беспрерывным отступлением войска имеют ничтожный шанс на победу, предпочел сберечь армию и приказал солдатам покинуть город.

Главное сражение в этой войне между русскими войсками, которыми к тому времени командовал назначенный Александром I Михаил Кутузов, и наполеоновской армией состоялось у деревни Бородино 26 августа (7 сентября). Одержать победу над Наполеоном не удалось, но в Бородинской битве русская армия, самое главное, выполнила основную свою задачу - нанесла серьезный урон силам противника.

Отступление к Москве

8 сентября, пытаясь сохранить армию, Кутузов приказал отступать в сторону Можайска. После Бородинского сражения все офицеры горели желанием вступить в новую битву с Наполеоном. Об этом же неоднократно говорил и сам Кутузов. Но из личного письма императора он узнал, что не получит необходимого подкрепления.

13 сентября армия из селения Мамонова подошла к выбранным для нее генералом Беннигсеном позициям в нескольких километрах от Москвы. В ходе осмотра места будущего сражения, на Поклонной горе, Барклай де Толли и Ермолов высказали главнокомандующему объединенными армиями категоричное мнение о его полной непригодности. Позади русских войск оказались река, овраги и огромный город. Это полностью исключало возможность любого маневра. Обескровленная армия не могла сражаться на такой неудачной позиции.

Для того чтобы принять окончательное решение о судьбе сражения и столицы, вечером 13 сентября Кутузов созвал военный совет в Филях. Проводился он секретно, в избе крестьянина Фролова.

Количество и имена присутствующих на нем офицеров известны нам только со слов очевидцев этих событий, поскольку ввиду секретности протокол не велся. Известно, что на нем присутствовало до 15 человек, кроме находящегося в арьергарде генерала Милорадовича. На совет в Филях не был приглашен прибывший накануне губернатор Москвы граф Ростопчин.

Из писем и воспоминаний участников известно, что первым взял слово генерал Л. Л. Беннигсен, который задал вопрос: "Примет армия сражение или сдаст Москву?" Сам он был решительно настроен на новое сражение. Его поддержало большинство присутствующих офицеров, которые жаждали получить реванш за Бородино. Беннигсен делал упор на то, что новое сражение нужно для поддержания морального духа армии, сдача же столицы подорвет его.

Следом взял слово бывший командующий армиями Барклай де Толли, который сказал, что позиция для битвы у русских войск самая непригодная, а потому предложил двинуться к Владимиру. Про Москву же он сказал, что сейчас для спасения страны важна не столица, а армия, и именно ее и нужно всеми силами сохранить.

Мнение Барклая де Толли поддержали только Остерман-Толстой, Толь и Раевский. Остальные офицеры или поддерживали Беннигсена, или предлагали самим двинуться навстречу армии Наполеона.

Тяжелый выбор - удел командующего

Совет в Филях не позволил прийти к общему мнению. Голосования тоже не было. Вся тяжесть ответственности за принятие решения ложилась на плечи М. Кутузова. И он сделал выбор, изумивший Беннигсена, который был уверен, что главнокомандующий станет на его сторону. Кутузов приказал оставить столицу и отступать к Тарутино. Как впоследствии вспоминали участники совета, от этого решения все были в ужасе. Сдача столицы врагу - такого еще не было в истории Российского государства. Чтобы пойти на это, нужно было немалое мужество. К тому же, Кутузов не мог знать заранее, как отнесется к его решению император.

Ночь Кутузов провел в избе, где состоялся совет в Филях. По словам очевидцев, он не спал, ходил по комнате. Слышно было, как командующий подходил к столу, где находилась карта. Говорят, что из комнаты доносилось также глухое рыдание. Никому не было так тяжело в эти часы, как главнокомандующему.

Беспрецедентное по тем временам решение - сдача древней столицы врагу, - имело огромное значение для последующего течения войны. Наполеоновская армия застряла в Москве, русские же военные силы удалось сохранить. В Тарутинском лагере армия отдохнула и окрепла. А французы замерзали в горящей столице. Сдача Москвы - это начало конца так и не дождется от Александра I слов о мире, и совсем скоро русские войска погонят захватчиков назад, к границе.

Если бы Кутузов согласился с большинством офицеров, скорее всего, его армия полегла бы у стен Москвы, и оставила всю страну без защиты.

Военный совет в Филях почему-то довольно скудно представлен в искусстве. Что, кстати, удивительно. Из живописных полотен самое известно произведение - это знаменитая картина «Совет в Филях» баталиста А. Кившенко. За основу своего творения художник взял сцену совета из романа Толстого «Война и мир».

В сражении при Бородино русские понесли «столь ужасные уроны, что никак не могли возобновить вторичного боя».

В самом деле, боевой задор прошел, уступив место трезвому расчету, и Кутузову стало ясно, что атаковать поутру «некем и нечем».

Тем не менее Михаил Илларионович получил за этот «подвиг» фельдмаршальский жезл и 100 тысяч рублей . При этом всем нижним чинам, участвовавшим в сражении, даровано было по пять рублей на человека.

.
.
.

31 августа 1812 года

РЕСКРИПТ АЛЕКСАНДРА I М. И. КУТУЗОВУ

О ПРОИЗВОДСТВЕ ЕГО В ЧИН ГЕНЕРАЛ-ФЕЛЬДМАРШАЛА ЗА СРАЖЕНИЕ ПРИ БОРОДИНЕ

Князь Михайло Ларионович!

Знаменитый ваш подвиг в отражении главных сил неприятельских, дерзнувших приблизиться к древней нашей столице, обратил на сии новые заслуги ваши мое и всего Отечества внимание.

Совершите начатое столь благоуспешно вами дело, пользуясь приобретенным преимуществом и не давая неприятелю оправляться. Рука господня да будет над вами и над храбрым нашим воинством, от которого Россия ожидает славы своей, а вся Европа своего спокойствия.

В вознаграждение достоинств и трудов ваших возлагаем мы на вас сан генерал-фельдмаршала, жалуем вам единовременно сто тысяч рублей и повелеваем супруге вашей, княгине, быть двора нашего статс-дамою.

Всем бывшим в сем сражении нижним чинам жалуем по пяти рублей на человека.

Мы ожидаем от вас особенного донесения о сподвизавшихся с вами главных начальниках, а вслед за оным и обо всех прочих чинах, дабы по представлению вашему сделать им достойную награду.

Пребываем вам благосклонны,

Как такое могло произойти? По мнению историка А. Ю. Бондаренко, Кутузову, «поспешившему доложить о победе при Бородине», просто «очень повезло».

После этого Кутузов приказал собрать Военный совет, который вошел в под названием Военного совета в Филях.

За несколько часов до начала Совета в подмосковную деревню Фили приехал московский генерал-губернатор граф Ростопчин. Они уединились с Барклаем де Толли в избе, которую тот занимал недалеко от Поклонной горы. Но на сам Совет Ростопчина не позвали, и он был страшно возмущен этим фактом.

О чем говорили эти два человека, никто не знает. Об этом можно только догадываться.

Военный совет М. И. Кутузов собрал 1 (13) сентября 1812 года, и пригласил он к себе в занимаемую им избу, принадлежащую крестьянину Фролову, генералов Барклая де Толли, Беннигсена, Дохтурова, Ермолова, Остермана-Толстого, Раевского, Коновницына и Уварова, а также полковника Толя.

Из «полных» генералов не было М. А. Милорадовича: он не мог отлучиться из арьергарда.

«Да, не позавидуешь Кутузову в ту печальную сентябрьскую ночь, когда в чистой крестьянской избе Фроловых собрался Военный совет. Голенищев-Кутузов чувствовал себя скверно: он не сдержал ни одного обещания, данного царю, он был раздавлен, посрамлен перед Барклаем де Толли, чувствовал ущербность, вспоминая Аустерлиц, и более всего жалел, что согласился принять командование армией на себя в такой неблагоприятный момент войны».

В данной ситуации Кутузову важно было спросить каждого: «что делать»?

Подобная постановка вопроса может показаться странной, ведь сам Кутузов изо дня в день заверял своих генералов и московского губернатора графа Ростопчина в том, что он даст новое сражение для спасения Москвы.

А вот по версии генерала Ермолова, Кутузов на этом Совете просто хотел обеспечить себе гарантию того, «что не ему присвоена будет мысль об отступлении», что его желанием было «сколько возможно отклонить от себя упреки».

Заседание начал Л. Л. Беннигсен, самый старший из генералов, задав вопрос:

— Господа, мы должны решить, сражаться ли под стенами Москвы или сдать город без боя?

Кутузов недовольно прервал его:

— Обсуждать нужно иной вопрос: рисковать ли потерей армии и Москвы, принимая сражение на невыгодной позиции, или сдать Москву без боя, но сохранив армию?

Беннигсен лишь пожал плечами — его постановка вопроса мало отличалась от кутузовской, разве что формой и иным набором слов. Беннигсен настаивал на сражении и полагал, что именно этого хочет Кутузов, ведь главнокомандующий убеждал в этом всех с первых же дней на посту главы армии.

Потом слово в прениях взял Барклай де Толли, заявив, что позиция под Москвой (кстати, выбранная Беннигсеном) неудобна для обороны.

Историк А. Ю. Бондаренко:

«По диспозиции, предложенной генералом от кавалерии Беннигсеном, исполнявшим обязанности начальника главного штаба объединенных армий, войска заняли растянувшуюся на четыре версты позицию между изгибом Москвы　реки и Воробьевыми горами. Она была не намного меньше, нежели при Бородине, но армия теперь была другая, обескровленная, а за спиной, вместо ровного поля, были овраги, большая река и огромный город, что исключало возможность маневра, перегруппировки сил. В сражении на такой позиции можно было либо победить, либо погибнуть. Последнее представлялось гораздо более вероятным».

Михаил Богданович сказал:

— Позиция весьма невыгодна, дождаться в ней неприятеля весьма опасно; превозмочь его, располагающего превосходными силами, более нежели сомнительно. Сохранив Москву, Россия не сохраняется от войны жестокой, разорительной; но, сберегши армию, еще не уничтожаются надежды Отечества — и война, единое средство к спасению, может продолжаться с удобством.

После этого Барклай предложил идти по дороге к Владимиру, который, по его мнению, был важнейшим пунктом, способным служить связью между северными и южными областями России.

Генерал А. И. Михайловский-Данилевский пишет:

«Барклай де Толли объявил, что для спасения Отечества главным предметом было сохранение армии. „В занятой нами позиции, — сказал он, — нас наверное разобьют, и все, что не достанется неприятелю на месте сражения, будет потеряно при отступлении через Москву. Горестно оставлять столицу, но если мы не лишимся мужества и будем деятельны, то овладение Москвой приготовит гибель Наполеону“.»

Генерал Беннигсен оспорил мнение Барклая, «утверждая, что позиция довольно тверда и что армия должна дать новое сражение».

Генерал Коновницын «был мнения атаковать». Он «высказался за то, чтобы армия сделала еще одно усилие, прежде чем решиться на оставление столицы».

О том, что сказал генерал Раевский, существует несколько версий. «По одним источникам, генерал Раевский предложил самоубийственный сюжет — наступать на Наполеона, а по другим — присоединился к мнению Барклая де Толли оставить Москву».

Генерал Дохтуров тоже говорил, что «хорошо бы идти навстречу неприятелю». Впрочем, отметив огромные потери русской армии в Бородинском сражении, он заявил, что в таких обстоятельствах нет «достаточного ручательства в успехе», а посему он «предлагает отступать».

Относительно мнения генерала Уварова историк А. Ю. Бондаренко и не пытается скрыть своего недоумения:

«Не знаем, например, насколько был искренен государев любимец Уваров, предлагавший идти навстречу французам, атаковать и с честью погибнуть. При Бородине у него была такая возможность, однако 1-й кавалерийский корпус потерял всего лишь 40 нижних чинов».

Впрочем, не прошло и часа, как генерал Уваров «дал одним словом согласие на отступление».

Генерал Остерман-Толстой «был согласен отступить, но, опровергая предложение действовать наступательно, спросил барона Беннигсена, может ли он удостоверить в успехе? С непоколебимою холодностию его, едва обратясь к нему, Беннигсен отвечал: „Если бы не подвергался сомнению предлагаемый суждению предмет, не было бы нужды сзывать совет, а еще менее надобно было бы его мнение“.»

О своем собственном мнении генерал Ермолов пишет так:

«Не решился я, как офицер, не довольно еще известный, страшась обвинения соотечественников, дать согласие на оставление Москвы и, не защищая мнения моего, вполне не основательного, предложил атаковать неприятеля. Девятьсот верст беспрерывного отступления не располагают его к ожиданию подобного со стороны нашей предприятия; что внезапность сия, при переходе войск его в оборонительное состояние, без сомнения, произведет между ними большое замешательство, которым Его Светлости как искусному полководцу предлежит воспользоваться, и что это может произвести большой оборот в наших делах. С неудовольствием князь Кутузов сказал мне, что такое мнение я даю потому, что не на мне лежит ответственность».

Страсти кипели, и единодушия между генералами не было.

Барклай де Толли не прекращал спорить с Беннигсеном. Он говорил:

— Надлежало ранее помышлять о наступательном движении и сообразно тому расположить армию. А теперь уже поздно. В ночной темноте трудно различать войска, скрытые в глубоких рвах, а между тем неприятель может ударить на нас. Армия потеряла большое число генералов и штаб- , многими полками командуют капитаны…

Генерал Беннигсен решительно настаивал на своем.

С Беннигсеном соглашались генералы Дохтуров, Уваров, Коновницын, Платов и Ермолов; с Барклаем — граф Остерман-Толстой, Раевский и Толь, «который предложил, оставя позицию, расположить армию правым крылом к деревне Воробьевой, а левым — к новой Калужской дороге <…> и потом, если обстоятельства потребуют, отступить к старой Калужской дороге».

Когда все уже изрядно устали спорить, граф Остерман-Толстой сказал:

— Москва не составляет России. Наша цель не в одном защищении столицы, но всего Отечества, а для спасения его главный предмет есть сохранение армии.

Подобные разногласия давали Кутузову полную свободу отвергнуть все предложения, в которых не было ни одного, полностью лишенного недостатков.

Историк С. Ю. Нечаев пишет:

«Рассматриваемый вопрос можно представить и в таком виде: что выгоднее для спасения Отечества — сохранение армии или столицы? Так как ответ не мог быть иным, как в пользу армии, то из этого и следовало, что неблагоразумно было бы подвергать опасности первое ради спасения второго. К тому же нельзя было не признать, что вступление в новое сражение было бы делом весьма ненадежным. Правда, в русской армии, расположенной под Москвой, находилось еще около 90 тысяч человек в строю, но в этом числе было только 65 тысяч опытных регулярных войск и шесть тысяч казаков. Остаток же состоял из рекрутов ополчения, которых после Бородинского сражения разместили по разным полкам. Более десяти тысяч человек не имели даже ружей и были вооружены пиками. С такой армией нападение на 130 тысяч — 140 тысяч человек, имевшихся еще у Наполеона, означало бы очень вероятное поражение, следствия которого были бы тем пагубнее, что тогда Москва неминуемо сделалась бы могилой русской армии, принужденной при отступлении проходить по запутанным улицам большого города».

По всем этим причинам Кутузов, неожиданно для Беннигсена, согласился вовсе не с ним, а со своим оппонентом Барклаем де Толли, но отступать предложил в Тарутино, по Рязанской дороге.

К сожалению, точно узнать, кто что говорил, невозможно. Доводы русских генералов сохранились лишь в донесениях и воспоминаниях, а протокола происходившего в Филях Военного совета по какой-то причине составлено не было.

В завершение Кутузов якобы поднялся со своего места и сказал:

— Знаю, что ответственность падет на меня, но жертвую собою для блага Отечества. Повелеваю отступать.

Удивительно, но сказал эту фразу Михаил Илларионович почему-то по-французски. Видимо, от избытка патриотизма.

* * *

На этой фразе Кутузова хотелось бы остановиться поподробнее, а заодно следовало бы развеять и миф о том, что «один Кутузов мог решиться отдать Москву неприятелю».

Советский историк П. А. Жилин утверждает, что Кутузов закончил Военный совет фразой: «С потерею Москвы еще не потеряна Россия <…> Но когда уничтожится армия, погибнут Москва и Россия. Приказываю отступать».

Эта фраза стала крылатой, переходя со страниц одной книги на страницы другой. И что удивительно, 1 (13) сентября сказал эту фразу человек, который в день своего прибытия в армию, то есть 17 (29) августа, в письме к графу Ростопчину утверждал противоположное: «По моему мнению, с потерею Москвы соединена потеря России».

Историк Н. А. Троицкий:

«От сталинских времен и доселе Совет в Филях изображается в нашей литературе, как правило (не без исключений конечно), с заветным желанием преувеличить роль Кутузова: дескать, выслушав разнобой в речах своих генералов (Барклай де Толли при этом зачастую даже не упоминается), Кутузов произнес свою „знаменитую“, „полную глубокого смысла и в то же время трагизма речь“ о том, что ради спасения России надо пожертвовать Москвой. „Решение Кутузова оставить Москву без сражения — свидетельство большого мужества и силы воли полководца. На такой шаг мог решиться только человек, обладавший качествами крупного государственного деятеля, твердо веривший в правильность своего стратегического замысла“ — так писал о Кутузове П. А. Жилин, не допуская, что таким человеком был и Барклай. „На такое тяжелое решение мог пойти только Кутузов“, — вторят Жилину уже в наши дни <…>

А ведь документы свидетельствуют, что Барклай де Толли и до совета в Филях изложил Кутузову „причины, по коим полагал он отступление необходимым“, и на самом Совете ответственно аргументировал их, после чего фельдмаршалу оставалось только присоединиться к аргументам Барклая, и вся „знаменитая“, „полная смысла, трагизма…“ и т. д. речь Кутузова была лишь повторением того, что высказал и в чем убеждал генералов (часть из них и убедил) Барклай».

* * *

Как бы то ни было, после завершения Военного совета Кутузов, как пишет генерал Ермолов, «приказал сделать диспозицию к отступлению. С приличным достоинством и важностью выслушивая мнения генералов, не мог он скрыть удовольствия, что оставление Москвы было требованием, не дающим места его воле, хотя по наружности желал он казаться готовым принять сражение».

«Жаль старика. Говорят, он всю ночь провел в избе Фролова, не сомкнув глаз. Из его комнаты доносились то глухие рыдания, то скрип половиц. Слышно было, как Кутузов подходил к столу, видимо склоняясь над картой. Но винить в создавшемся положении кого-то кроме себя Голенищеву-Кутузову было трудно. Он <…> оказался заложником собственного характера, амбиций, самоуверенности и упования на то, что всемилостивый Бог и сейчас поможет выкрутиться из сложнейшей ситуации, как он помогал Кутузову дважды выжить после страшных ранений. Он ли один был таков? Нет, но именно он был главнокомандующим, он привел армию в этот тупик».

* * *

После принятия решения об оставлении Москвы Барклай де Толли написал жене:

«Чем бы дело ни кончилось, я всегда буду убежден, что я делал все необходимое для сохранения государства, и если у его величества еще есть армия, способная угрожать врагу разгромом, то это моя заслуга. После многочисленных кровопролитных сражений, которыми я на каждом шагу задерживал врага и нанес ему ощутимые потери, я передал армию князю Кутузову, когда он принял командование в таком состоянии, что она могла помериться силами со сколь угодно мощным врагом. Я ее передал ему в ту минуту, когда я был исполнен самой твердой решимости ожидать на превосходной позиции атаку врага, и я был уверен, что отобью ее <…> Если в Бородинском сражении армия не была полностью и окончательно разбита — это моя заслуга, и убеждение в этом будет служить мне утешением до последней минуты жизни».

К сожалению, теперь Барклай оказался в весьма двусмысленном положении: формально сохраняя свой пост, он фактически был отстранен от реального управления войсками. В армии М. И. Кутузова ему места не было, и единственным выходом из подобного положения могла быть отставка.

В результате, сказавшись больным, он попросил разрешения оставить армию.

Своей жене он при этом написал:

«Дела наши приняли такой оборот, что можно надеяться на счастливый и почетный исход войны, — только нужно больше деятельности. Меня нельзя обвинять в равнодушии; я прямо высказывал свое мнение, но меня как будто избегают, и многое от меня скрывают».

Евсей Гречена. Война 1812 года в рублях, предательствах, скандалах

После Бородинского сражения русская армия отошла к Москве и ранним утром 1 (13) сентября расположилась у небольшой подмосковной деревни Фили на позиции, выбранной начальником штаба русской армии Беннигсеном. Местность оказалась чрезвычайно неблагоприятной. «В случае неудачи вся армия была бы уничтожена до последнего человека», - писал впоследствии русский генерал М. Б. Барклай де Толли.

Вечером того же дня в избе крестьянина Фролова собрался военный совет во главе с командующим русской армией М. И. Кутузовым , на котором надо было решить судьбу Москвы. Барклай де Толли выступил за необходимость отступления, обосновав это «опасностью позиции», и «превосходящими силами» противника, а также невозможностью «защищать столь обширного города, столь незначительными силами». Генералы Д. С. Дохтуров, Н. Н. Раевский и А. П. Ермолов поддержали отступление, П. П. Коновницын и Л. Л. Беннигсен высказались за сражение, остальные заняли выжидательную позицию. Последнего слова ждали от М. И. Кутузова. Выслушав всех присутствующих, главнокомандующий принял решение отступать. «С потерею Москвы не потеряна еще Россия», - заявил он.

Это было последнее отступление русской армии в Отечественной войне 1812 г.

При отступлении был отдан приказ об уничтожении складов боеприпасов и провианта. В городе начался пожар, уничтоживший более 70% зданий, все запасы продовольствия и вооружения. 2 (14) сентября Наполеон вошёл в Москву. Оторванные от своих тылов французы оказались фактически заперты в разорённом городе. В октябре 1812 г. французская армия покинула Москву и начала отступление по Калужской дороге. Но у Малоярославца Кутузов преградил путь Наполеону, вынудив его отступать по разоренной войной Смоленской дороге. Постоянные удары казачьих отрядов атамана Д. В. Давыдова и партизан, а также голод и сильные морозы превратили отступление французской армии в бегство. В битве у р. Березины Наполеон потерпел сокрушительное поражение и бежал, бросив остатки своей армии.

Избу крестьянина Фролова стали называть Кутузовской избой и старались сохранить как исторический памятник. Однако в 1868 г. она была почти полностью уничтожена пожаром. В 1887 г. по планам и чертежам прежней избы была воссоздана новая. В комнате военного совета разместили музей, посвящённый 1812 г., а в другой половине избы поселили солдат-ветеранов Псковского пехотного имени фельдмаршала Кутузова полка.

После 1917 г. Кутузовская изба была превращена в жилой дом.

В 1939 г. было принято решение об открытии исторического памятника «Кутузовская изба в Филях».

С 1962 г. Кутузовская изба является филиалом музея-панорамы «Бородинская битва».

Лит.: Березин Н. Отечественная война 1812 г.: Военный совет в Филях. М., 1912; Официальный сайт музея-панорамы «Бородинская битва». Б.д. URL :